шоу "я сама"

Курт Сакс о наболевшем:

"Любой, кто после Арбо откроет "Il Ballarino" Фабрицио Карозо, книгу, которая выходила в свет в стольких изданиях, будет очень разочарован. Карозо не умеет объяснять, и описываемые им танцы - "разные виды балло и баллетто", но не самые популярные. Еще менее удовлетворителен второй автор того же времени, писавший о танцах, Чезаре Негри, "Миланец, называемый il Trombone, известный и великолепный преподаватель танца", как он горделиво преподносит себя на титульной странице "Nuove Inventioni di Balli", опубликованной в Милане в 1604. Напыщенность использования собственного портрета на фронтисписе дает понять, что от этого автора мы получим больше самодовольства, чем информации. Действительно, описание шагов заимствовано у Карозо, и, кроме его собственных танцевальных композиций, которые с продуманностью описаны в специальной части, он мало что имеет предложить своему ученику, за исключением списков "Мест и значимых персон, где и перед которыми автор танцевал" и, снова в специальной части, "Знатных лиц, в присутствии которых автор танцевал".

И отличное завершение пассажа:

"Изучение литературного наследия танцоров не всегда доставляет удовольствие".

Я даже не знаю, прекрасно все от и до:)))

Аньоло Фиренцуола, "Беседы [о любви]" (Ragionamenti [d'Amore])
Насколько я поняла, при жизни не были опубликованы, так что точно датировать нельзя, но не позже 1543

Новелла IV, в переводе А. Габричевского:
"... она была лучшей плясуньей во всей округе, и, когда, неровен час, попадала в хоровод на кириатану, у нее было такое дыхание, что она утомила бы и сотню мужчин, и счастлив был тот, кто мог проплясать с ней хотя бы один выход".

В оригинале (а и правильно, непонятно, что писать - пишем отсебятину!:))

[...] ell'era la piu bella ballerina che fusse in quei contorni: & quando l'arrivava per disgratia su n'un rigolone a far la chirintana, ell'era di si buona lena, che l'harebbe straccati cento uomini; & beato a quel che poteva ballar con essa pure una danza [...]
Факсимиле издания на гуглбуксах, самое начало Novella Quarta

Все это к слову о кьяранцане, плюс любопытное указание на темп и в чем-то характер исполнения.

Я приступил к труду изучения танцев и дважды посещал школу. Там я должен был заплатить учителю один дукат. Никто не заставит меня пойти туда еще раз. Да мне бы пришлось отдать все деньги, что я заработал, и в конце концов я все равно не научился бы танцевать!

Альбрехт Дюрер пишет о тяжком труде постижения навыков, подтверждающих рост его социального статуса. Венеция, 1506.

Точнее, Виона наконец читает книжку, которая лежит у нее пятый год. Санкт-Петербург, 2013.

Всякая дискуссия об общих принципах бессмысленна. Реальность человека выходит за пределы любых систем. Эксперимент может проводиться лишь на ограниченных и конкретных ансамблях, репрезентативных для определенной эпохи и определенных групп людей. Чтобы апробировать в общем тот или иной метод изучения или чтения произведений искусства, потребовалось бы самому вступить в игру. Не стоит и рассчитывать найти точную историческую характеристику развития живописи в конкретный отрезок времени. Самые разные интерпретации возможны - и верны - в той мере, в какой они определяют мысль, осознающую свои пределы и свой объект. В этом отношении художественные интерпретации подобны математическим системам: они оцениваются по степени связности или эффективности, но не объясняют раз и навсегда некий фрагмент вселенной. Искусства, так же как и наука, суть орудия совершенствования разума. Их созерцание не дает нам полного и точного знания о некоем моменте культуры, выведенном из-под законов жизни; оно помогает нам рассмотреть в строгих пространственных и временных рамках отдельные человеческие персонажи, вызвавшие неожиданные следствия в виде событий, память о которых сохраняется, так как они по-прежнему определяют нашу судьбу.
[...]
Форма мысли или искусство никогда не складываются в виде знаковой системы, призванной материализовать полученные познания; они развиваются на уровне метальной спекуляции и проблематики воображаемого; создавая их, общества выражают не мифы, то есть не символические фигуры приобретенного опыта, но утопии, то есть предначертания реальности, которую только предстоит изучить.
[...]
Искусство не иллюстрирует некую социальную данность, предшествующую его собственному воздействию на материальный и ментальный мир, который его, искусство, обусловливает, но который оно видоизменяет. "Каждое произведение искусства, - пишет Матисс, - это система знаков, изобретенных во время его создания и по требованиям момента. Выйдя из композиции, для которой они были созданы, эти знаки утрачивают всякую действенность. Знак обладает определенностью только тогда, когда я его использую, и только применительно к предмету, с которым он должен содействовать". [...] Конечно, существуют произведения, в которых знак менее могущественен и не более чем повторяет другие знаки; но тогда это фигуративные знаки, укоренившиеся в качестве таковых в мышлении эпохи, а не выведенные впервые для ценностей, неопределимых в терминах какого-либо другого языка (думая так, мы поддались бы фундаментальному заблуждению, состоящему в любом уподоблении фигуративного языка языку речи или письма).
---
Франкастель, Пьер. Фигура и место. Визуальный порядок в эпоху кватроченто. - Изд-во: СПб: Наука, 2005 г. - стр. 24-26
Выделение мое.

Некто Себастьяно Замет (Sebastiano Zamet), казначей при дворе  Генриха IV  и Марии Медичи, убил кавалера, который смеялся над его исполнением [танца] во время бала, называя его graceless (во всем многообразии слова:)
Между прочим, был прощен. Убийца, не насмешник:)

(по Sara Mamone, Paris et Florence: deux capitales du spectacle pour une reine – Marie de Medicis, trans. Sophie Bajard (Paris, 1990), pp. 162-3)

Не то чтобы я напряженно размышляла на эту тему:), но как-то мое представление об известных на данный момент практикующих (бытовые танцы) танцмейстерах первой половины XVIII в. в Петербурге ограничивалось Жаном нашим Батистом Ланде. Ввиду, видимо, общей поверхностности знаний. Стоило заглянуть во все того же Борисоглебского, как оказалось, что привозные и местные товарищи клубились у нас довольно густо. И это еще материалы преимущественно по Шляхетному корпусу, не касаясь академий, в которых на тот момент тоже были регулярные классы.

( докладаю )